– Где вы побывали во время своих скитаний? – спросила она.
– Во многих мирах, – ответил Пантелеймон. – Мы проходили сквозь все окна, которые нам попадались. Их гораздо больше, чем мы думали.
– И вы видели…
– Да, – сказала Кирджава, – мы смотрели внимательно и видели, что происходит.
– Мы видели и многое другое, – быстро добавил Пантелеймон. – Например ангелов, и говорили с ними. Видели мир, откуда пришли те маленькие люди, галливспайны. Там есть еще и большие люди, которые пытают и убивают их.
Они стали рассказывать ведьме о своих странствиях, надеясь отвлечь ее от главного; и она понимала это, но не перебивала их из-за любви, с которой каждый из них слушал голос другого.
Но вскоре они рассказали все, что могли, и умолкли; теперь тишину нарушал лишь слабый безостановочный шепот листьев. Наконец Серафина Пеккала заговорила опять:
– Вы прятались от Уилла и Лиры, чтобы наказать их. Я знаю, почему вы это делали; мой Кайса поступил точно так же, когда я пришла обратно из той страшной пустыни. Но потом он вернулся ко мне – ведь мы по-прежнему любили друг друга. И им скоро понадобится ваша помощь, иначе они не смогут сделать то, что от них требуется. Вы должны рассказать им все, что узнали.
У Пантелеймона вырвался крик – чистый, холодный крик совы, какого в этом лесу еще никогда не слышали. И по всей округе, в гнездах, и в норах, и во всех уголках, где охотились, паслись или искали падаль разные ночные животные, зародился новый и незабываемый страх.
Серафина пристально следила за ним и не испытывала ничего, кроме сострадания, пока не перевела взгляд на деймона Уилла, пеночку Кирджаву. Она вспомнила свой разговор с Рутой Скади: увидев Уилла только однажды, та спросила, смотрела ли Серафина ему в глаза, и Серафина ответила, что у нее не хватает на это духу. Сидящая теперь перед ведьмой серая пташка излучала неумолимую свирепость, осязаемую, как жар, и Серафина испугалась.
Наконец крик Пантелеймона затих вдали, и Кирджава сказала:
– Значит, мы должны сообщить им.
– Да, должны, – мягко подтвердила ведьма. Постепенно свирепость ушла из взгляда серой пташки, и Серафина опять смогла посмотреть ей в глаза. Теперь она увидела там беспредельную грусть.
– Сюда плывет корабль, – сказала Серафина. – Я покинула его, чтобы прилететь сюда и найти вас. Мы прибыли из нашего мира вместе с цыганами. Через день-другой они появятся здесь.
За несколько секунд сидящие перед ней птицы изменили облик, превратившись в двух голубей. Серафина продолжала:
– Возможно, вам больше никогда не придется летать. Я умею заглядывать в близкое будущее и вижу, что оба вы сможете забираться на такую высоту, как сейчас, пока на свете есть достаточно высокие деревья; но, по-моему, в своем окончательном виде вы будете не птицами. Так что смотрите и запоминайте как можно больше. Я знаю, что вам, Лире и Уиллу предстоят долгие и мучительные раздумья, и знаю, что вы сделаете наилучший выбор. Но сделать его должны вы сами и никто другой.
Они не ответили. Тогда она взяла ветку облачной сосны, взмыла в небо и описала круг высоко над кронами гигантских деревьев; лицо ее овевал ночной ветерок, кожу чуть покалывал звездный свет, а сеющаяся сверху Пыль, которой она никогда не видела, дарила ей приятное ощущение силы и уверенности.
Серафина еще раз вернулась в поселок и тихо зашла в дом к женщине. Она знала о ней очень мало: только то, что Мэри пришла из одного мира с Уиллом и что ей отведена важная роль в последних событиях. Серафина не могла судить, добродушна Мэри или строптива; но ей нужно было разбудить ее, не испугав, и для этого имелось подходящее колдовское средство.
Она села на пол у изголовья и стала смотреть на женщину из-под прикрытых век, дыша с нею в такт. Вскоре своим полузрением она начала различать бледные картины, которые Мэри видела во сне, и подстроила сознание в резонанс с ними, будто слегка натягивая и отпуская струну. Потом, совершив очередное усилие, Серафина сама ступила в эти картины. Очутившись там, она могла обратиться к Мэри прямиком. Так она и сделала – с той легкостью и мгновенной симпатией, с какими мы порой беседуем с людьми, встреченными во сне.
Короткое время спустя они уже говорили быстро и сбивчиво – из этого разговора Мэри потом ничего не могла вспомнить, – и шли на фоне странного пейзажа из электрических трансформаторов и зарослей камыша. Серафине пора было брать инициативу в свои руки.
– Через несколько минут ты проснешься, – сказала она. – Не пугайся. Ты увидишь меня рядом с собой. Я бужу тебя таким образом, чтобы ты знала: все в порядке и тебе ничто не грозит. Тогда и поговорим по-настоящему.
Она стала выбираться из сна, увлекая за собой свою собеседницу, и скоро вновь оказалась в ее доме: скрестив ноги, она сидела на земляном полу и видела, как блестят в темноте устремленные на нее глаза хозяйки.
– Ты, наверное, ведьма, – прошептала Мэри.
– Да. Меня зовут Серафина Пеккала. А тебя?
– Мэри Малоун. Меня еще никогда не будили так бережно. Я правда не сплю?
– Уже нет. Нам надо поговорить, а разговор во сне трудно контролировать и еще труднее запомнить. Лучше обсудим все наяву. Что ты выберешь: останемся здесь или прогуляемся при луне?
– Пожалуй, второе. – Мэри села и потянулась. – А где Лира с Уиллом?
– Спят под деревом.
Выйдя из дома, они обогнули дерево – за сплошной завесой его листвы ничего не было видно – и спустились к реке.
Мэри наблюдала за Серафиной Пеккала с опаской и восхищением: она еще никогда не видела такого стройного и грациозного существа в человеческом образе. Ведьма выглядела моложе самой Мэри, хотя Лира говорила, что ей уже не одна сотня лет; о ее возрасте можно было догадаться разве что по лицу, на котором лежала печать глубокой грусти.