– Значит, ты предлагаешь мне послушать историю?
– Если хотите.
– Может, и хочу. А что потом?
– Вы могли бы пустить нас в эту дверь и позволить нам найти духа, которого мы ищем. То есть если вы будете так добры. Я на это надеюсь.
– Ладно, давай попробуем, – сказала Нет-Имени.
И, несмотря на всю боль и тошноту, Лира почувствовала себя так, словно ей сдали козырного туза.
– Осторожнее, – шепнула Салмакия, но Лира уже лихорадочно вспоминала историю, которую рассказывала накануне вечером, соображая, что в ней изменить, что укоротить, что улучшить или добавить: родители умерли; фамильное сокровище; кораблекрушение; побег…
– Ну, – заговорила она, настраиваясь на долгий рассказ, – вообще-то все началось, когда я была еще маленькая. Понимаете, мои папа с мамой были герцог и герцогиня Абингдонские, богатые – страсть! Отец был советник самого короля, и король часто приезжал к нам и оставался ночевать, уж не помню, сколько раз. Они охотились в нашем лесу. А дом, где я родилась, был самый большой во всей Южной Англии. Он назывался…
Без всякого предупреждения гарпия бросилась на Лиру, распустив когти. Лира еле успела пригнуться, но один коготь все же чиркнул ее по голове и вырвал клок волос.
– Лгунья! – взвизгнула гарпия. – Лгунья! Лгунья!
Она снова взлетела и бросилась прямиком на Лиру, но Уилл выхватил нож и вклинился между ними. Нет-Имени с трудом увернулась от страшного оружия, и Уилл стал подталкивать Лиру к двери, потому что она онемела от ужаса и почти ослепла от заливающей глаза крови. Он не имел ни малейшего понятия о том, куда делись галливспайны, а гарпия опять и опять кидалась на них с яростными, полными ненависти воплями: «Лгунья! Лгунья! Лгунья!»
Ее голос словно исходил сразу отовсюду и отдавался в тумане искаженным эхом, как будто сама гигантская стена соглашалась с этим гневным обвинением.
Уилл прижимал девочку к груди, сгорбившись, чтобы защитить ее, и чувствовал, как она дрожит и рыдает; наконец он очутился перед дверью, погрузил нож в гнилое дерево и вырезал замок одним быстрым поворотом лезвия.
Потом они с Лирой, а вслед за ними и шпионы на своих юрких стрекозах прорвались в страну духов, а гарпия за их спинами кричала не умолкая, и ее товарки вторили ей по всему затянутому мглой побережью.
…листва
Осенняя, устлавшая пластами
Текущие под сенью тёмных крон
Дубравы Этрурийской…
Джон Мильтон (пер. Арк. Штейнберга)
Первым делом Уилл заставил Лиру сесть, а затем вынул коробочку с мазью из кровяного мха и осмотрел рану, нанесенную гарпией. Она оказалась неглубокой, хотя, как это обычно бывает со ссадинами на голове, из нее обильно текла кровь. Оторвав кусок от полы своей рубашки, Уилл промокнул рану и смазал ее лекарством, стараясь не думать о том, каким грязным был оцарапавший Лиру коготь.
Взгляд девочки остекленел, а щеки покрылись пепельной бледностью.
– Лира! Лира! – сказал Уилл и легонько потряс ее. – Очнись, нам надо идти.
Она встрепенулась, испустила долгий судорожный вздох, и глаза ее, полные панического ужаса, сфокусировались на нем.
– Уилл… у меня больше не получается… я больше не могу! Я разучилась лгать! Мне казалось, это так легко… но у меня ничего не вышло… это все, на что я способна, и оно не сработало!
– Это не все, на что ты способна. Ты же умеешь понимать алетиометр, разве нет? Брось, давай лучше поглядим, куда мы попали. Поищем Роджера.
Он помог ей подняться, и они в первый раз осмотрелись в стране духов.
Вокруг них расстилалась огромная равнина, края которой терялись в тумане. Ее заливало слабое свечение, исходившее, казалось, равномерно отовсюду, так что предметы не отбрасывали теней и были окрашены в один и тот же тусклый серый цвет.
На этом бесконечном просторе стояли духи, взрослые и дети; их было так много, что Лира не могла даже приблизительно оценить сколько. Точнее, в большинстве они стояли, хотя некоторые из них сидели, а другие лежали, погруженные то ли в сон, то ли в апатию. Никто не двигался, не бегал и не играл, однако многие повернулись, чтобы посмотреть на новоприбывших; в их широко раскрытых глазах светилось испуганное любопытство.
– Духи, – прошептала Лира. – Значит, вот они где – все, кто когда-то умер…
С ней больше не было Пантелеймона, и, конечно, именно по этой причине она тесно прижалась к руке Уилла, но он был этому рад. Галливспайны улетели вперед, и он видел их – маленькие яркие пятнышки, мечущиеся и ныряющие над головами духов, которые провожали их изумленными взорами, – но глубокая тишина угнетала его, а серый свет наполнял душу страхом, и только теплое плечо Лиры напоминало о существовании на свете чего-то живого.
Позади них, за стеной, до сих пор эхом перекатывались по берегу вопли гарпий. Некоторые духи боязливо поглядывали вверх, но остальные, почти все, не сводили глаз с Уилла и Лиры и наконец медленно двинулись к ним. Лира съежилась – она еще не собралась с силами для того, чтобы встретить их лицом к лицу, как хотела раньше, – так что Уиллу пришлось заговорить первым.
– Вы говорите по-нашему? – спросил он. – Вы вообще говорить умеете?
Дрожащие, напуганные и измученные, путешественники все равно чувствовали, что им нечего опасаться мертвых, сколько бы их ни было: у этих бедняг почти не осталось собственных сил, и, услышав голос Уилла – первый ясный голос, прозвучавший в этой стране на их памяти, – многие из них ускорили шаги, горя желанием ответить.
Но они могли только шептать. Тихие, едва слышные звуки, не больше, чем слабое дыхание, – вот все, что слетало с их губ. И когда они, теснясь, двинулись вперед, обуреваемые волнением, галливспайны снизились и стали летать перед ними туда-сюда, чтобы не дать им подойти слишком близко. Духи-дети смотрели вверх с отчаянной тоской, и Лира сразу поняла отчего: они решили, что стрекозы – это деймоны, и им страстно захотелось снова прижать к себе своих деймонов, с которыми они расстались.